Безенги в стихах и прозе

Вернуться на главную страницу "Безенги"

Безенги в стихах и прозе
Лично познакомиться с Хосе Бермудесом мне так и не довелось, хотя в 95-м на Кавказе, в ущелье Безенги мы были в одно время. Но - то он был наверху, то я - так и не пересеклись.
Хосе Луис Бермудес - профессор философии Кембриджского университета, член совета Альпийского Клуба Великобритании. Довольно поздно занявшись альпинизмом, он наверстывал упущенное в Альпах и Гималаях. Зарекомендовав себя по ряду публикаций в английской прессе в качестве специалиста по горным районам России, Хосе попал в двусмысленную ситуацию, так как до 1994-го никогда не был в этих горах. И вот в июле 94-го вместе со своим другом, Н. Уилсоном, он приезжает в Кабардино-Балкарию. Причем цель ставит масштабную: пройти траверс Безенгийской стены. До конца это ему не удается, но год спустя он опять возвращается в Безенги с не менее грандиозной задачей - пройти траверс Северного массива. Однако, как и в первый раз, ему сопутствовала неудача - не доходя Мижирги, связка теряет "кошку" и ледовый молоток. В эти дни в Безенги проходил Чемпионат России в снежно-ледовом классе. Я помню, как Саня Кашевник - еще живой* - рассказывал в лагере: "...Вылезли мы на гребень под Восточную Мижирги. Как раз вечерняя связь закончилась, в эфир влезли англичане и вызывают нас. "Гуд ивнинг, сорри, не могли бы вы нам одолжить ледоруб и "кошку"?.. Ноу?.. Тогда - продать,.. за фунты... Сорри..." Мы были самыми близкими - территориально - им людьми на высоте 5000 метров..."
Позже мы обменялись с Хосе письмами и завязалась переписка. А осенью 96-го мне в руки попал ежегодник британского альпинизма "Alpin Gornal", где были опубликованы впечатления Бермудеса о поездке в Безенги-94. Маша Шаповалова, с которой мы когда-то делили трудности горных походов, - огромное ей спасибо - перевела эти впечатления. Рассказ мне очень понравился: интересные детали, хороший язык, юмор. Да и сам факт того, что иностранцы приехали на Кавказ месяц спустя после шороха, наведенного Басаевым в Буденовске, говорил о неординарности гостей.
Я написал Хосе и получил разрешение на публикацию его рассказа в любом российском издании. Но он так и пролежал несколько лет в моем столе, ибо кому в этой сумасшедшей стране нужны впечатления космополита, лазающего по кавказским горам.
Насчет космополита - это я не сгоряча. Хосе по национальности - испанец, родился в Париже, живет и работает в Англии, женат на польке. В первом же письме он заявил, что будет общаться со мною на русском. С помощью тещи. Изложение в переводе тещи выглядело так (орфография оригинала): "...План на год 1995 был такой чтобы пойти на поперек где мы еще не были, этот который мы видели когда были на Стене Безинги. Мы хотели пройти поперек от Дых-Тау до Коштан-Тау, дорога которую прошли горецы под руководством Виктора Абалакова". Или такое впечатление о соревнованиях в горах: "Идеа соревнования в высоких горах через несколько дней, кажетса для этих из нас - которые ходят в высокие горы, чтобы удрать от бюрократичества жизни и серости - немножко смешной".
Осталось только заметить, что альпинисты Британии в горах Кавказа появились давно. В конце 19 века Коккин, Маммери, Фрешфилд в том же Безенги выбирали самые "лакомые кусочки" - Дых-тау, Джанги, пик Руставели и др. Так что Бермудес открывал уже открытую terra incognitа.
Упоминающийся в повествовании Ю.С.Саратов является руководителем спасательной службы в альплагере "Безенги" вот уже около сорока лет.

Сергей Шибаев

Хосе Бермудес

ЕРЗАНЬЕ КРАБА ПО СТЕНЕ
"Вы можете поставить бивак здесь", - сказал мрачный Юрий Саратов, показывая пальцем куда-то в самый угол фотографии Безенгийской стены. Он тяжело посмотрел на нас и показал правее: "Следующий бивак". "Затем, - он махнул рукой куда-то назад и налево, - никаких биваков между Западной и Главной Шхарой..." В общем, для него это было очень живое поведение. Обычно реакция Саратова заключалась в том, что он рассматривал свою уникальную коллекцию фотографий и вспоминал все несчастные случаи за последние 30 лет. "Есть еще вопросы?" - спросил он. У нас вопросов больше не было. "Вы возьмете рацию", - приказал Саратов. У нас не было повода отказываться. Наш позывной был "Сатурн-28"...

Мы приехали сюда, так как я почувствовал себя в достаточно пикантной ситуации, печатаясь и рассказывая в английской прессе о регионе, в котором я не был и не был с ним и рядом. Я имею в виду район Центрального Кавказа. В конце концов я решил описать собственные впечатления о районе широких возможностей для восходителей, в котором сочетается грандиозность Гималаев и альпийская техника. Меня очень волновало, что нужно было проделать такой ужасный путь в 600 миль, чтобы достичь каких-то покрытых снегом куч камней, наполненных воинственными чеченцами. Но главной моей заботой было то, что маршруты выглядели очень опасно. Я хотел осуществить полный траверс Безенгийской стены. Это - покрытый снегом и льдом участок Главного Кавказского Хребта; огромная стена, ориентированная на север, с 7 пиками и 11 вершинами, длиной 15 километров и перепадами высот в два километра. Наивысшая точка стены - Шхара (5068м).
С одной стороны, в этом траверсе хорошо было то, что это был наиболее безопасный путь по гребню. С другой - плохо то, что путь спуска был единственным, и на высоте 5000 метров мы должны - миля за милей - преодолевать огромные снежные карнизы стены.
Траверс стены - это стоящий маршрут, и меня он привлек потому, что вопреки всеобщей любви к стенным восхождениям, я предпочитаю гребневые маршруты. Наша первая попытка была короткой и впечатляющей. Покинув гостепреимные "Австрийские ночевки" в мелкий кавказский дождик, напоминающий нам Шотландию, через несколько часов мы попали в настоящую бурю на не слишком приятном льду по пути к северо-восточному гребню Шхары. Лед был очень жестким, мы продвигались медленно, и оба вспомнили о том, как мы ненавидим 50-градусный лед. Когда до бивака осталась веревка, одна из заклепок на головке моего ледоруба выпала. Пока мы устанавливали палатку, непогода разыгралась еще больше. На следующее утро мы не продвинулись далеко. Вообще, мой напарник Нейл прославился тем, что однажды был снесен снежной лавиной с вершины Бен Невис и сломал ногу, упав на всю длину веревки. После этого он стал очень чувствителен к снежным склонам, и когда снег начал трещать, он отказался идти дальше. Мы отступили. По мере нашего спуска погода улучшалась. Когда мы забрались на морену к "Австрийским ночевкам", облака расступились, и мы увидели, как розовое солнце садится за стену. Было совершенно ясно, что мы сделаем еще одну попытку восхождения. Однако нас поджимали сроки и надо было что-то делать с ледорубом. Если мы выйдем на маршрут через день, у нас еще остается шанс пройти его. Но кому-то было необходимо совершить героический 12-километровый переход до альплагеря "Безенги". Жребий пал на меня. Путь туда и обратно занял десять часов скакания по неровностям Безенгийского ледника. В лагере один человек сварил мой ледоруб совершенно варварским образом, но теперь, я думаю, у меня никогда не возникнет проблем с этим инструментом.
Следующим днем мы с Нейлом отправились в путь. На этот раз погода была хорошей, и мы продвигались довольно быстро, несмотря на то, что сильно устали. Мы заночевали на гребне гораздо дальше того места, где останавливались в предыдущий раз. На следующий день мы работали мало: преодолели огромный карниз и вскоре поставили палатку. Здесь мы насладились всеми прелестями ужасно холодного, но живописного бивака, наблюдая на севере весь Центральный Кавказ, а на юге - пышное цветение Грузии. Контраст ландшафтов северной и южной стороны был разительный. С грузинской стороны мы увидели деревья, поля и селения. С русской были только ледники, морены и камни. Но суровость пейзажа не затмила достоинств лагеря "Безенги". Кроме того, что там вкусно кормили, там еще и не стреляли в иностранцев.

На следующий день нам, к сожалению, пришлось двустами метрами ниже обойти вершину Шхары. За ней хребет сузился до узкого гребня с карнизами и крутыми склонами с обеих сторон. Мы двигались одновременно ниже гребня по весьма ненадежному льду. Ощущения были довольно разнообразные: на высоте 5000 метров мы час за часом карабкались как крабы. Мы получили массу удовольствия...
Конечно, везение не может быть бесконечным. На четвертый день мы, как это уже бывало, оказались в облаке, и следуя по гребню, придерживались западного направления. Примерно минут через тридцать топография хребта сильно изменилась: появилось большое количество отрогов. Мы не были к этому готовы, и нам меньше всего хотелось по какому-нибудь из них спуститься в сторону Грузии. Все, что нам оставалось, - это почаще сверяться с компасом, надеясь на лучшее. За направлением следил Нейл, так как я никогда не мог точно запомнить, какая стрелка показывает на юг, а какая - на север. Так мы двигались до тех пор, пока до нас не дошло, что компас Нейла может и не работать. Мне пришлось лезть за своим, чтобы сверять показания обоих. К несчастью, в кармане рюкзака вместе с компасом лежали темно-защитные очки от "Рейбанс", которые стоили сумасшедших денег. Доставая компас, я зацепил их, и они упорхнули вниз, к грузинам. Я жутко расстроился, но еще большим ударом оказалось то, что никто из нас в тупом стремлении облегчить рюкзак не взял запасные очки. Победа нашего разгильдяйства поставила нас в очень сложную ситуацию: в условиях длинного траверса мне была гарантирована снежная слепота. Положение наше не улучшилось, когда с помощью двух компасов мы все-таки заблудились и спустились по одному из боковых отрогов. Обнаружив ошибку, мы тут же вернулись на гребень. Облака отказывались расходиться. В конце концов мы подошли к первому из семи "жандармов". Начиналась очень сложная часть маршрута. Ясный гребень превратился в нагромождение башен и пальцев. Мы не сразу сообразили, что это был седьмой "жандарм" - они пронумерованы в обратном порядке. "Жандарм" был большим и сложным в преодолении. Зачем-то мы решили спуститься в кулуар между двумя башнями, чтобы посмотреть - нельзя ли обойти его ниже. Это было нашей ошибкой. Как только мы приспустились, поднялся ветер и повалил град. С башен летели камни, провоцирующие лавины. Нейл, памятуя о своем опыте, быстро вскарабкался по заснеженным плитам там, где мы только что спускались. Погода все ухудшалась. Светлого времени оставалось очень мало, необходимо было срочно найти место для ночлега. Попытки выкопать пещеру ни к чему не привели. Внезапно перед башенками я провалился в трещину. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять - проблема ночлега решена. Это была интерконтинентальная трещина, протянувшаяся из азиатской Грузии в европейскую Россию. Строительные работы заняли не более 15 минут, и вскоре мы уже раскладывали вещи...
Наше положение было не слишком радостным. Мы засели посредине между Шхарой и Джанги-тау. Перед нами лежала цепь "жандармов" - сложнейшая часть нашего траверса. За стеной пещеры бушевал ветер, и ко всему, после дня, проведенного без тёмных очков, я заболел снежной слепотой.
Утром положение несколько изменилось: ветер утих и небо расчистилось. Мы могли видеть путь впереди. Точнее, видеть мог Нейл, я не видел ничего. Мои очки с диоптриями были заклеены пластырем, в котором была оставлена узкая полоска. Мы преодолевали "жандармы", и не совсем было понятно - откуда взялась цифра "7". Мне казалось, что это был один сплошной "жандарм" длиной в полтора километра или сотня маленьких "жандармиков". Наверно, я бы получил массу удовольствия, если б что-нибудь видел. Я был весьма неуклюж. Впереди шел Нейл и давал инструкции, которым я старался следовать. Подъемы я проходил довольно хорошо, а вот спуски - особенно на жесткой страховке - не доставляли мне удовольствия. На пятый день мы двигались так же медленно. Ночью я с помощью лекарств лечил глаза и утром снова мог видеть. Погода держалась, и у нас были оптимистичные виды на окончание маршрута. После "жандармов" мы попадали на седло Сандро; за ним оставалось преодолеть Восточную, Главную и Западную вершины Джанги-тау; далее - через Катын-тау выйти на Катынское плато, и через Гестолу и Ляльвер спуститься на перевал Цаннер.
Шестой день прошел так же неплохо: мы двигались со скоростью улитки. Предыдущие пять дней брали свое. Целый день у нас ушел на то, чтобы добраться до седла Сандро. У последнего "жандарма" на ужасном ледовом траверсе я соскользнул, но Нейл успел меня удержать до того, как мы оба, подобно птичкам, полетели бы в Грузию. В один момент наше отношение к восхождению совершенно изменилось. Увидев в перспективе перевал Цаннер, мы решили валить вниз при первой же возможности. К этому решению нас подталкивало и то, что мы находились рядом с северо-восточным гребнем Джанги. Мы уже совершали здесь тренировочное восхождение, и спуск нам был знаком. Ночью у нас появились сомнения по поводу дальнейших действий, но утренний снегопад развеял их окончательно. Вскоре началась настоящая гроза, а более жуткого места во время грозы, чем стена, представить трудно. К тому же, до отлета в Москву нам оставалось три дня. Начав спуск с рассветом, после десяти вечера мы были на "Австрийских ночевках". Мы выглядели ужасно, и наши русские друзья были очень рады видеть нас. Теперь мы могли в красках рассказывать о своих подвигах и клясться никогда больше не подниматься выше уровня моря.
Безенгийская стена - одно из самых лучших мест, где мне когда-либо приходилось совершать восхождения. Но я хотел бы предостеречь от недооценки маршрутов всех, кто собирается подниматься здесь на вершины. Это, конечно, не Гималаи, но и не Альпы.

Сергей Шибаев

ПЕРВЫЙ РАЗ В БЕЗЕНГИ
Так и хочется прошамкать: "Да, были люди в наше время..."
Еще в наше время на альпинистский сбор Ленинградского oбластного Совета ДСО "Труд" было два-три кандидата на одно место. Вне конкурса шли "cаксаулы" - то бишь "аксакалы" - так в обиходе называли заслуженных людей ранга первого спортивного разряда и выше. Они составляли костяк команды, заявлявшейся на "город"*. Среди прочих выделялись победители скалолазных ристалищ: от первенства ДСО до Чемпионата Ленинграда. Остальные должны были доказать свое право на "безенгийскую" жизнь в суровой борьбе - цикл отборочных состязаний включал в себя ряд истязаний по лыжным гонкам, скалолазанию, ОФП**. Венцом отбора становился кросс в Кавголово вокруг озера Хеппоярви.
Это пятнадцать километров по пересеченке - по дорогам и тропам, залитым весенними лужами. Но сначала разминка под чутким руководством старшего тренера. Отжимания, приседания, прыжки, пресс - все до упора! Не в смысле техники, а количественно; после чего хочется в тенек, под кустики, полежать бы с полчасика; но уже:''На старт! Внимание!! Марш!!!", пошел ЛОСь ДСО "Труд" - время пошло.
И ты рулишь по всем этим ухабам и рытвинам, и пролезаешь в головную группу, и с тревогой замечаешь, как уверенно ушла в отрыв первая тройка, а тебе - кровь из носу! - надо придти в первом десятке, иначе - прощай, мечта, а за спиной топчется еще человек сорок-пятьдесят, и у каждого те же мысли.
И ты опять борешься за место в "головке", и уже не считаешь, скольких обогнал ты, а сколько - тебя; и приходит второе дыхание - и уходит; а ты видишь только пятки бегущего перед тобой, и в какой-то момент поднимаешь голову и обнаруживаешь, что бежишь в паре с кем-то из "cтариков", а впереди - никого, и позади - никого.
И перед финишем - километра за полтора - крутой, затяжной подъем, где уже нет никаких сил и остается только что, подпихивая друг друга, мычать: "Давай..."
А вот и финиш! Ого, да мы со вторым временем, и ты - не считая лидеров-"саксаулов" - первый среди "молодых".
А через два дня, вечером, в среду, - день сборищ альпинистского "Труда":- зачитывают список участников сбора, называют фамилию за фамилией, а тебя все нет и нет...
Вы знаете, что такое счастье?
Да-да, согласен, у каждого свое. Но настоящее счастье, это когда последней, двадцатой, с ошибкой в ударении, называют твою фамилию, и ты понимаешь, что едешь. Едешь в Безенги!
Это - счастье. И оно будет длиться еще тридцать пять дней в горах...
...На дворе - лето восьмидесятого. Пионеры в ответе за все, водка стоит 3.62, на БАМе вбивают очередной золотой костыль, бессмертный Л. И. тянет пятую букву «О» - в Москве открывается Олимпиада. Кто такие Горбачев и Ельцин - знают только родственники и товарищи по работе. Что такое Безенги - знает каждый "значок" CCCР***.
Поехали: поезд, автобус, грузовик. 48 часов назад ты махал провожающим ручкой из вагона поезда "Ленинград-Минводы", и вот уже ГАЗ-66, набитый людьми и рюкзаками, ревет мотором в горном ущелье. И что ты видишь? Да почти ничего. Чем выше, тем ниже и плотнее туман: в пределах 200-300 метров еще какой-то мир существует, а дальше - terra incognitа.
Вот и альплагерь.
Но он пока не для нас. Мы приехали на пять дней раньше начала смены. Переночуем, оставим тут часть вещей, возьмем рюкзак, штормовку с заштопанным предательским следом, самые лучшие книги и уйдем наверх - на акклиматизационно-тренировочный цикл...
Первое утро в горах. Ранний выход. Туман со вчера, как приклеенный.
В рюкзак впихано Бог знает что и сколько - для книг места не осталось, придется выходить так. Минут через пятьдесят после начала движения язык лежит на плече, пота пошло второе ведро, а перекур никто не объявляет. И ты понимаешь, что это не учебный лагерь, где пятьдесят минут переход, десять - остановка. Терпи и жди команды на отдых, а когда она прозвучит, скинь рюкзак, оглядись и - увидишь, что ты не самый слабый на этой земле; всем тяжело и даже опытные "саксаулы" дышат, как рыбы вне водоема.
И оттого дальше тебе пойдется куда легче, и только одно будет колоть - когда же исчезнет этот туман, где тут горы, какие они?..
Так будет целый день, пока вы идете на подходе, ставите лагерь на морене Мижиргийского ледника, проводите ледовые занятия, возвращаетесь, ужинаете. Время уже - часов семь вечера, солнце садится. И вдруг высоко сбоку, над головой появляется разрыв в облаках и в этом окне ты - завороженный - видишь окрашенные в багрянец снега и скалы легендарного Дых-тау на фоне еще голубого неба. Эта картина останется в памяти навсегда: белый снег вершинной башни, подкрашенный кверху розовым; черный кусок скалы; на заднике - голубизна, которой быть не может. И все это - в обрамлении тумана, заполнившего своей серостью весь остальной мир. И только это окно - путь в мир иной - яркий, фантастический, чудесный...
А через минуту туман сойдется, и сгустятся стремительно сумерки. Но ты еще долго будешь стоять с разинутым от изумления ртом, как Буратино, нашедший дверь за холстом в каморке папы Карло.
Утром ты откроешь глаза и сразу почувствуешь: все хорошо! Все просто здорово!!!
Палатка наполнена светом - значит снаружи солнышко. Слышны голоса ребят, смех, гудение примуса. Ты одеваешься, накидываешь "пуховку", выползаешь из палатки и... замираешь.
От края до края - вот это да!!!
Вот он, Северный массив - километры скал, снега и льда - сверкает на солнце, поражая зрение и воображение!
Ты еще не знаешь, кто тут и что. Это потом растолкуют:
cлева - гигантская пирамида Коштана;
его подпирает плечом пик Тихонова;
а за ним все как ухнет вниз - Крумкольский провал;
дальше невысок, но ладно скроен - по высшей категории трудности - сам Крумкол, все его четыре вершины;
и опять - мощным аккордом, по Северному ребру - взлет на Восточную Мижирги;
дальше спокойное плечо до Западной Мижирги сменяется хаосом гребня между пиками Боровикова и Пушкина;
и наконец - черный бриллиант скальной башни Дых-тау, что царит над всем миром Безенги ;
потом гребень побежал на Миссес,
и все кончилось...
... Все только началось для тебя в том, восьмидесятом. Все было впереди:
и ночевка на гребне под пиком Пушкина, когда мир справа и слева будет похож на карту, расстеленную под ногами;
и лед, крошащийся под зубьями твоих "кошек", на двухкилометровой ледовой стене Мижирги, а выход на эту стену в 12 часов ночи и переход по леднику, залитому светом луны, останется в воспоминаниях, как самая изумительная и фантастическая картина в твоей жизни;
снега и холод Крумкола и, памятью о них, - золотая медаль чемпиона за тот маршрут;
и Миссес-тау, из под которой ты выполз - в буквальном смысле - теряя сознание от боли.
И будут новые планы, дороги и горы, но всегда тебе будет хотеться вернуться сюда, на морену Мижиргийского ледника, в то утро, когда ты очнулся лишь от дружеского хлопка по плечу: "Ну что, сильно? Эт, брат, жизнь!" И ты поймешь - да, это жизнь. Твоя жизнь. Навсегда.

* -Чемпионат Ленинграда по альпинизму
** -обще-физическая подготовка
*** -обладатель значка "Альпинист СССР", прошедший курс начальной подготовки в альплагере

Рассказ занял второе место в конкурсе читателей газеты "Вольный ветер" за 1995 год.

Отрывок из повести "Фотографии на стене".
Впервые опубликован в газете "«Вольный ветер" и был отмечен поощрительным призом "ВВ" в конкурсе на лучшие публикации 1996 г.
...Отряд альпинистов одного из петербургских клубов проводит сборы в горах Безенги. Действие происходит на так называемых Австрийских ночевках, в хижине "Джанги-кош". Хотя описываемые события и имели под собой реальную почву, автор просит не проводить параллелей между реальными и литературными персонажами.

Сергей Шибаев

БЕЗЕНГИЙСКИЙ "ТРИЛЛЕР"

...День отдыха и день подготовки пролетают незаметно. И вот уже вытягивается ранним утром отрядная колонна в последний выход - на Австрийские ночевки, к хижине "Джанги-кош", под Безенгийскую стену. Самое-самое - на сладкое. Шестичасовой переход. Маршруты под пять тысяч. Идеальная геометрия Гестолы*, взлеты Катына и Руставели, неласковые контрфорсы Джанги, бастион Шхары.
Расходившиеся, акклиматизированные, полные надежд и честолюбивых стремлений, идут они к самым красивым вершинам и никто не знает своей судьбы. А судьба в последний выход уже решила приподнести пару сюрпризов.
С чего все началось?...

...Все началось с того, что Влад Нехороших собрался с Аленой на Джанги*. К тому времени все разбежались кто куда. Дэник - Который Всегда Смеется - вспомнив, что забыл в хижине свою теплую шапочку с надписью "Суперstar", хохотал под пиком Боровикова. Середина августа в Безенги не располагала к проведению отпуска без теплых вещей - вот он и надрывался. Днем-то на южной стене Северного массива было еще ничего, а вот на ночь Дэн одалживал смирновскую каску. В своей прошлой жизни каска была горнолыжным шлемом. Спать в ней было мягко и тепло. Даже жарковато. Поэтому Дэник приоткрывал вход, а все остальные во главе со Смирновым его тихо материли. Они-то без касок спали и мерзли...
Рядом на мижиргийской "пятерке" Соня Майкова второе утро высовывала нос из палатки, всплескивала руками и горестно причитала: "Ну эти-то, ладно... А я, дура, куда поперлась?!.. Я же лазать не умею!.." На "пятерке" лазать надо было уметь. Впрочем, она немного придуривалась - у нее был КМС по скалолазанию, "закрытый" в Судаке на первенстве ЦС ВДСО еще в 89-м. Вот кто действительно лез непринужденно и элегантно, несмотря на порывы ледяного ветра из независимой Грузии, так это Сашок Савельев. И когда небо "тучилось", вода в котелке закипала второй час или выяснялось отсутствие необходимых ингредиентов для супа, он философски замечал: "Зато мы в горах!" Эту присказку повторял за ним весь отряд. А Рик, так всю жизнь и проработавший фрезеровщиком на Кировском, поддерживал его мысль сакраментально-вечным: "Лучше стучать молотком здесь, чем на родном заводе".
Так они и жили третью неделю в горах Верхней Балкарии, выкинув из головы рост цен, курс доллара, выборы, поборы и прочий мусор; озабоченные лишь тремя вещами - будут ли с утра погода и греча с тушенкой. Бессмысленно жидкий геркулес, несмотря на свойства своей материи, уже стоял поперек горла, но завхозы - практически по всему сбору - давили и давили на нервы...
Так вот, вечером в четверг Влад с Аленой решили сходить на Джанги. За два дня до этого туда же решили сходить поляки. Какой-то ихний Мацек из Лодзи, бывший в этих краях в далеких 80-х, сказал, что Джанги - это полный пся крев и зимне бардзо**. В общем, клево! Поляки спросили у Старика Горыныча, так ли это; и тот ответил, что таки да. Маршрут ходится за 2-3 дня в зависимости от подготовки группы; скалы, лед и снег распределены в равной пропорции по всему пути, а вершинная отметка в 5038 метров располагается на снежном гребне, откуда в ясную погоду открываются чудесные виды по обе стороны государственной границы Российской Федерации. Поляки посчитали себя крутыми; тем более, что перед Кавказом они разминались в родных Татрах, и решили, что эту холерну гору сходят за один день. Поэтому на маршрут они вышли без спальников и примуса - как и ходят в Татрах все добрые горолезцы. Действительность оказалась более суровой, чем даже в книге Р. Месснера "Мои восьмитысячники", которую один из них читал перед поездкой. К шести вечера они добрались до ночевок под Черным жандармом в верхней трети маршрута, куда - к этому времени - добрые горолезцы спускаются с вершины. Один из поляков, по имени Ежи, сказал, что он подустал и, пожалуй, никуда больше не пойдет, а полежит в палатке. Второй, Анжей, был действительно крут, и съев из термоса кофе с мюслями, пошел наверх. Благо ночь была не очень холодна, и к пяти утра он, усталый, но довольный, спускался с вершины. Минутах в 20 от бивуака он увидел, как из палатки вылез Ежи. С определенными намерениями потоптался рядом на снежном склоне и, нелепо взмахнув руками, вдруг покатился вниз к Австрийским ночевкам. Картина в лучах восходящего солнца получилась ошеломляющей во всех смыслах, но утомленный Анжей не оценил этого, а лишь подумал, что палатку вниз придется тащить ему. Так он устал.
Через час ему навстречу попалась двойка ростовчан. Они на ходу поздоровались, а на вопрос "Как дела?" Анжей сказал "О кей". Еще через час - уже ввиду ледника - он встретил Влада и Алену. Те сидели в ожидании утренней семичасовой связи. После уже традиционного анжеевского «о кея» Влад поинтересовался - не надо ли что передать на базу? "Да вот, товарищ мой сорвался,... тут недалеко... Упал товарищ мой..." Лицо у Влада вытянулось, а Ленка икнула. О дальнейшем восхождении не могло быть и речи, и, потрясенные, они пошли с поляком вниз.
Когда они пришли на Австрийские ночевки, народ уже в основном подразошелся. Сидели только на дне отдыха «эСэСовцы»"*** Строева, да новички ждали, когда снизу придет командир отряда и в бой их поведет. Дозавтракав, деловито собрали манатки, и во главе с Горынычем пошли смотреть, что осталось от бедного Ежи. После падения на километр с лишним многого ожидать не приходилось. Конечно, можно было уповать на чудо, как это было в 80-м на пике Вольной Испании, когда Шура Молдованов отделался в подобной ситуации только переломами ребер. Но на то они и чудеса, случающиеся по статистике в одном случае из тысяч.
Так оно и оказалось. Отследив предполагаемую линию падения, нашли рукавицу, клок куртки и еще одну вещицу. Опять же "повезло" Владу. Он пошел шариться по правому борту кулуара и, приподнявшись на одну из скальных полок, обнаружил там челюсть с пятью зубами. Ему стало дурно. Бледный Анжей тоскливо подтвердил авторство фрагмента...
Так в печали прошел день, за ним - другой. Шуточки в эфире, которыми славился питерский отряд, смолкли. К исходу вторых суток выяснилась еще одна любопытная деталь: контрольный срок ростовчан подошел к концу, и по законам жанра они должны были появиться к вечеру на пороге хижины "Джанги" в семь - ну, в восемь-то точно. Вышли они во взаимодействии с Нехороших, и по причине дефицита исправных радиостанций аппарат был только у Влада. Так что о ростовчанах не было ни слуху, ни духу. Более того, они не наблюдались на всем ребре Джанги, прекрасно обозреваемом с хижины...
Вдруг Дэник на Боровикова всерьез озаботился проблемами ориентировки на маршруте и каждую связь начинал с обстоятельного доклада, что он видит вокруг. За чем следовал вопрос - куда ему, бедному, идтить дальше. Горыныч подробно и терпеливо - как пророк с заблудшими - беседовал с ним, раз в пять дольше, чем с остальными. Кульминацией этих бесед стал разговор с вершины, во время которого стороны определяли направления света с помощью отдельных частей тела. То бишь Горыныч советовал встать спиной к солнцу и по правую руку двигать на запад в первый кулуар, Дэник же руки путал и норовил взять ориентиры относительно той части тела, за которую - если что - руками можно только держаться...
Утром третьего дня Горыныч не выдержал и послал самого опытного из сидящих на хижине - Николашу - посмотреть с ледника, за угол, на Джанги - где там эти чертовы ростовчане. Ник быстро собрался и после обеда выскочил. Никто, включая его самого, не обратил внимания на оставленную им в углу рацию. Связь Нику назначили каждый час и после второго невыхода заволновались: может свалился где в трещину, лежит там и плачет. Не зря ж в старину в одиночку в горы не пускали. Обстановка медленно накалялась: поляк, ростовчане, Николаша... Триллер какой-то - "Смерть на льду Безенги", "Заживо пропавшие".
Так вот и сидели в хижине: пили чай, нервничали, поглядывали на часы. Ник тем временем бегал по леднику и подавал сигналы, то поджигая "шхельдную" бумажку, то просто размахивая руками, как сумасшедший. Тут мимо него пуляет с Селлы "Чапаевская дивизия": Егор Строев, Шистко и Анка Забойлина, прозванные соответственно именами народных героев гражданской войны. С ними четвертым еще один "кадр" - Геша Мазос. По прозвищу Малохольный. Геша еще с поворота увидел суетящегося Николашу и начал на всех наезжать, что, де, пора совершить подвиг - пойти и спасти. "Да мы и так идем" - заметил на это Егор.
Сблизились. Прояснили ситуэйшен. Ник орет:"Телефон у вас есь?!.." Глядь на часы - без двух пять; вырвал у них рацию, жмет на гашетку и опять на весь ледник заорал: "Я - "Сатурн-пятнадцать"!!! Вызываю "Сатурн-два!"
В это время кто-то из новичков наткнулся на рацию в углу хижины. Взял, как бомбу на вытянутые руки, и в таком виде поднес Горынычу. Горыныч с ходу все понял и высказал свое мнение, не обращая внимания на присутствующих рядом новичковых мисс. "Ну тогда чего мы его,... тогда ясно - нам с ним не связаться", - резюмировал он после выражения основных эмоций.
"Он минут десять орал, - рассказывал позже Геша о встрече с Ником. - Я думал, вы его так услышите". В семь вечера, на общей связи, с облегчением вздохнули и все остальные, когда в самом начале радиообмена в эфир ворвался Ник и затараторил, что он уже в третий раз выходит на связь, а его никто не принимает. Произошла перепалка с Дэником. Тот, уже привыкший к процессу просвещения, в очередной раз собирался "прильнуть" к Горынычу, но Николашины вопли портили гармонию. Разрушали стезю страдальчества в эфире. "Да помолчи ты, убогий! - в конце концов по праву старшинства рыкнул Дэн. - Мы тут не знаем, куда дюльфер кинуть!.." Савельев на Мижирги отпустил гашетку приема и успел только гавкнуть: "Гусары! Молчать!!!" Пока "гусары" в захлебе открывали рты, Сонька в момент выпалила по поводу "куда". Все это порядком повеселило мижиргийцев - и не их одних, - особенно ответная реплика Горыныча: "Подожди, Дениска, счас я тебе все расскажу..."
Ник вернулся в сумерках, а под утро вышедший по делам Горыныч увидел на леднике двойку, мерно двигающуюся от контрфорса Джанги к Австрийским ночевкам. "Мы всегда в таком темпе ходим, - сурово объясняли потом ростовчане. - А "позвонить" не могли - сами знаете..." Поднявшийся снизу командир отряда нашел в хижине "Джанги" атмосферу веселия и благодушия, совершенно не вяжущуюся с недавным печальным происшествием. "Вы че, охренели, что ли? - задумчиво сказал он своим питомцам. - Что за веселье?!" "Да вот, живы все", - ответила ему Катя, имевшая ввиду крепкие ряды земляков-"однополчан". И при этом так улыбнулась начальству, что то минуты на две просто вырубилось, напрочь забыв про горы, планы и все остальное. В отношениях этих двух личностей явно что-то назревало - это было ясно всему отряду. Но не было ни одного провидца, с уверенностью предсказывающего итог схватки и окончательный счет поединка...

* - Гестола, Катын, Джанги, Мижирги, пики Боровикова и Селлы - вершины в районе Безенги
** - зимне бардзо (польск.) - очень холодно
*** - «эСэСовцы» - альпинисты 2 разряда, проходящие этап спортивного совершенствования (СС)

Андрей Тимофеев (Санкт-Петербург)

Гимн Безенги

Безенги - моя молодость, Безенги - моя зрелость,
И куда бы меня не бросало судьбой,
Мне повсюду - твоя первозданная свежесть
И твои ледники, предрассветной укрыты зарeй.

Сколько разных маршрутов прошeл здесь с друзьями когда-то,
Сколько песен пропел вечерами под шелест дождей,
Сколько раз зажигал я огни в полуночных палатках,
Чтобы снова наверх, чтоб опять за мечтою своей.

Мы давно уж не те, мы давно уже все повзрослели,
У иных седина серым пеплом лежит на висках,
Но, как в песне поют, - мы душой никогда не старели,
Нас, как прежде, по жизни ведут бригантин паруса.

Безенги - моя молодость, Безенги - моя зрелость,
И куда бы меня не бросало судьбой,
Мне повсюду - твоя первозданная свежесть
И твои ледники, предрассветной укрыты зарeй.
Петербург, 1992

Ирина Станкевич (Москва)

Холодною зимой я часто вспоминаю
И вижу я во сне родное Безенги,
И каждый год сюда с любовью приезжаю,
Здесь ждут меня друзья и ледники твои.

Над ледником туман в рассветной дымке тает,
И предо мной встаeт прекрасных гор стена.
Сверкая белизной, она меня встречает,
И много тайн ещe хранит от нас пока.

Приветствует меня суровым видом Шхара,
И Гестола манит сияньем голубым,
Три Джанги - три сестры - хозяева парада,
И вдаль меня зовeт вся белая Катын.

Когда ж наступит срок домой мне возвращаться,
С надеждою в глазах я попрошу судьбу
Дать мне ещe сезон с горами повстречаться,
Я не скажу: "Прощай!" "Вернусь!" - я говорю.

Холодною зимой мне снова будет сниться
Туман над ледником и белая стена,
Душою молод тот, кто хочет возвратиться
Туда, куда зовут нас горы и снега.
Безенги, 1996

Алексей Объедков, Ирина Васильева (Санкт-Петербург)

Гитарною струной ты сердце всколыхнeшь,

И снова темнотой окутан Джанги-кош.
Прогрохотал обвал и снова тишина,
И только среди гор звенит твоя струна.

Припев:
Безенги - тридцать дней в году
Я шагаю по тропам твоим,
И гоню от земли мечту -
Пусть коснeтся твоих вершин.

А завтра, чуть рассвет позолотит снега,
Мы на маршрут уйдeм, туда где облака,
Туда, где лeд и снег, где пропасти оскал,
Где с чистым сердцем я и брал, и отдавал.

Ты песню мне поeшь про дружбу и любовь,
Что горы позовут к себе нас вновь и вновь,
И в сумраке ночном мне слышатся шаги
Тех, кто навек с тобой остался , Безенги.
Безенги, 1997